15 февраля у нас особенный день – исполняется 30 лет со дня выхода спектакля Галины Волчек «Крутой маршрут», основанного на одноименной автобиографической книге Евгении Гинзбург.
Спектакль для «Современника» очень знаковый и важный, стоящий особняком в ряду других сильных постановок.
Первую публикацию на эту тему мы посвящаем Паулине Степановне Мясниковой – очень дорогому для нас человеку, женщине удивительной судьбы, бывшей политзаключенной, соратнице Евгении Гинзбург, прожившей невероятную жизнь, длиной почти в 102 года!
Проведя 24 года в тюрьмах и ссылках, пройдя через пытки, голод и все круги ада, родив в лагере сына, реабилитировавшись в 56-ом, Паулина Мясникова встретила «оттепель», затем «перестройку», скромно жила в коммуналке, потом в маленькой двушке и не подозревала, какой поворот судьбы ждет ее в 80 лет!
Галина Волчек пригласила ее и еще двух уникальных женщин, тоже узниц ГУЛАГа, Надежду Иоффе, Зою Марченко в качестве консультантов вовремя постановки спектакля «Крутой маршрут». Они помогли восстановить жуткие картины лагерного быта с документальной достоверностью. Уже после премьеры Паулина Степановна была приглашена Галиной Волчек стать участницей спектакля, где на протяжении многих лет играла саму себя. Невероятно расположенная к людям, Павочка, а только так звали ее все в «Современнике», была подлинным камертоном спектакля. Уже будучи человеком крайне преклонного возраста, она с «Крутым маршрутом» побывала в США, Израиле, Германии, Великобритании, Финляндии, Франции, Украине и везде, где играли спектакль на гастролях. Вместе с театром стала обладательницей высшей американской награды в области драматического театра «Drama Desk Award», которая по итогам первых бродвейских гастролей «Современника» была присуждена за «Крутой маршрут» и «Три сестры».
Из воспоминаний Марины Неёловой, исполнительницы роли Евгении Гинзбург:
« <…> Павочка Мясникова. Мы звали ее только Павочка, всегда без отчества, не от амикошонства, но от любви, от нежности, от желания приблизиться к ней.
Одна из первых репетиций на сцене. Мы, все участвующие в спектакле, сидим на полу, среди нар, деревянного стола, железных кружек, котомок, узлов с тюремным скарбом. Павочка… Белый кружевной (почти детский или школьный!) воротничок, очень аккуратный, отглаженный, серое платье, туфли на маленьком каблучке, прямая, очень прямая спинка, седые, только что завитые на бигуди волосы, глаза – так открыто, с интересом, без многолетней боли, смотрящие на нас. Это поражало! Пройдя эту страшную двадцатилетнюю жизнь, эти нечеловеческие испытания, пройдя весь этот очень крутой маршрут, сохранить и не потерять, а значит, и иметь с самого начала этот взгляд? Но, наверное, только имея его в себе, и можно было не только выжить, но и жить дальше, - без ненависти, злобы, напротив – не потеряв любви, а, как будто умножив ее!
Стоит, что-то рассказывает… Я, заметив неловкость, что она стоит, а мы, хоть и на полу, сидим: «Павочка, вот стул, сядьте, пожалуйста, а то неловко как-то». Она, с таким коротким и отрицающим жестом: «Нет-нет, я очень легко стою. Вы знаете, я однажды на конвейере (конвейер – это когда допрос длится без остановки 5-6-7 суток, следователи меняются каждые два часа, а подследственный стоит без еды, питья, сна, туалета - М.Н.) пять суток простояла по колено в воде и даже», - это было сказано с какой-то гордостью! – «не потеряла сознание! А мужчины, между прочим, падали на вторые сутки!!».
Павочка (близкая подруга Евгении Семеновны Гинзбург) и ее «девочки» приходили к нам на все репетиции, вспоминали, рассказывали, помогали, снова проживали…
Репетиции, репетиции, прогоны. Они, эти «девочки» не знали хорошо про театр, они не могли что-то сказать нам после очередных прогонов, и даже после генерального, мы все ждали и волновались, зная, что настанет день премьеры, в зал войдет зритель, среди них будет много тех, кто знает про «это» не понаслышке, и не из книг и чьих-то рассказов. Войдет этот настоящий зритель и тогда-то все и решится: случилось это или нет?! Настоящее это или театр, который взял на себя такую смелость – дерзость вынести это на их суд… Премьера…
Спектакль идет, мертвая тишина, он закончился, опять мертвая тишина – сколько она длится? – не помню – и после этой бесконечной и пронзительной тишины – зал встал. Значит, мы их не обманули. Но Павочка ко мне после спектакля не подошла, я же, честно говоря, ждала только этого, но понимала, что ей трудно воспринимать меня – совсем не похожую на Евгению Гинзбург – ее близкую подругу, я понимала, что ей трудно что-то сказать. Она не зритель, она соучастник… На следующее утро у меня дома телефонный звонок. Снимаю трубку, Павочка: «Простите, Марина, я вчера к Вам не подошла, Вы очень устали (!), но я хотела Вам сказать, когда Вы вошли в камеру и сказали - «Женя» и протянули руку, мы с девочками вздрогнули. Женя так всегда смотрела, протягивала руку и говорила - «Женя». Я так опять заревела! Вернее, заревели мы обе! Но это не про меня, это про Павочку - каким же деликатным надо быть человеком, чтобы постесняться подойти после спектакля, потому что «устала». И как часто потом она меня удивляла этой поразительной тонкостью, деликатностью и тактом!
Мы ехали в Америку на гастроли со спектаклем «Крутой маршрут». Галина Борисовна очень хотела, чтобы Павочка впервые побывала за границей и решила ввести ее в спектакль, как некий «крупный план». И снова репетиция по вводу Павочки: камера, надзиратель называет ее номер, фамилию – Мясникова: «На выход!» И впервые она с нами на сцене. «Номер 347, Мясникова, на выход!» Только один ее проход по сцене, но что с нами было, когда она вышла! Когда она «вернулась» в то время! Ее тело, глаза, руки, ноги – все вспомнило этот ужас, перелистнулась жизнь назад, - это было абсолютно физическое возвращение! Мы, - все, кто были в этот момент на сцене, заревели на двадцать голосов, а она шла, наверное, как тогда: «Номер 347, Мясникова, с вещами – на выход!», даже с каким-то удивлением глядя на нас, и вдруг, вне режиссуры, выходя из камеры, отдала свой кусок хлеба, свою пайку…все вспомнила.
Потом было множество гастролей: Германия, Швейцария, Америка – зал вставал и рукоплескал нам, но в первую очередь ей: Паулине Степановне Мясниковой, глядя на нее настоящую, живую, не веря, что это может быть, что это могло быть, что это было.
И я никогда не забуду ни ее прямой спины, ни ее глаз, ни ее седых кудряшек, ни ее белого кружевного, почти школьного воротничка…»
